Стихи разные
Стихи, посвящения, эпиграммы на моих знакомых и не очень знакомых людей, элегии и прочее в стихотворной форме. Все написано так, как это свойственно деревенским поэтам, не обученным высокому "штилю". /"Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить"/. Ранее не публиковалось, хотя многое было написано в конце прошлого века. Все в хаотичном порядке.
Месяц рогатый полог небесный наискосок разорвал.
Сыплются звезды в ковшик медвежий,
Льются с него через край.
Тысячелетняя сказка природы все повторяется вновь:
Счастье и горе, радость и слезы,
Вечная к жизни любовь.
Мы в этот мир ненадолго приходим.
Не успели пожить, уж пора умирать.
Следом за нами шумно толпится
Новых людских поколений несметная рать.
Кто мы и что мы? Зачем нам все это?
Вечный вопрос, никакого ответа...
Ты прекрасна в тихий летний вечер на закате дня,
Когда солнце красит бликами прощальными тебя.
Нам не быть с тобою вместе никогда,
Лишь в мечтах со мною будешь ты всегда.
Мысленно ласкаю я твое лицо,
Стан твой обнимаю пылко, горячо.
И горит восторгом грустным
Взгляд прекрасных глаз.
Не забыть в разлуке скорой
Мне теперь уж вас.
Эпиграммы
/Т-у/
Моряк, подводник, капитан.
Седая борода, прокурены усы.
Эталон мужской красы.
/С -у/
В сраженьях славных на постели
Он побеждал так много раз,
За что мужьями жен неверных
Бывал бит часто прямо в глаз.
Всем говорит - в любви он гений!
По мне же просто - ловелас.
/Л-е/
Чем дольше разлука,
Тем радостней миг,
Свидание тех,
Кому мир на двоих.
/Ч-й/
Кружится в танце, так легка!
Кружит поклонникам сознанье,
А на лице ее страданье.
И сам не знаю почему
Ее я сути не пойму.
/Х-у/
Тот не рыбак, что рыб не хапал.
Тот не мужик, что баб не ...ахал.
И это все в одном лице.
И то лицо - известный всем
Володя Храпов.
/К-й/
Нежданной встреча та была,
Пронесся быстро любви шквал,
И первою страницей был окончен
Незавершенный тот роман.
/Б-о/
Иван от жадности зеленый
Считает деньги по ночам.
Сорвав с клиента куш огромный,
Бригаде говорит:
"Вам половины не отдам!"
/Г-е/
В его словах так много толку.
А недостаток лишь один-
Что он болтает без умолку.
/Ц-н/
Анфиска, милая Анфиска!
Смотрела на меня как киска,
Которая почуяла мыша,
А я, хоть все и делал не спеша,
Но от когтей ее ушел.
Да, впрочем, вскорости, тебя другой нашел,
Тот, за кого ты мигом замуж вышла.
/Д-й/
Элегантна, без понтов,
Внуков нет, зато содержит
Престарелых двух котов.
/Л-е/
И разошлись, как в море корабли.
Налево вы ушли. А я? А я еще левей!
Но долго в наших душах слышен был звук
Вдруг с грохотом захлопнутых дверей.
/Ц - е/
Мила, беспечна, весела,
По жизни бабочкой порхает.
Ну а про то, как трудно быть одной,
Лишь мокрая от слез в ночи подушка знает.
/С-у/
Все куда-то торопился,
Все куда-то он бежал.
Спотыкнулся, оступился,
Как упал, так и не встал.
/К-у/
Ты не пей Андрюха водку,
Лучше на Оке лови селедку.
Иначе сердце заболит и селезенка,
А к тридцати годам отвалится печенка.
/С-у/
Хохол ленивый, жадный, хитрый,
В бригаде трудится у нас.
Кто имени его не знает,
Скажу тем по великому секрету - это Стас!
/Г-е/
Вова едет на объект
И везет с собой проект.
Его старая "девятка" проржавела и гремит,
Глушаком своим дырявым во все стороны дымит.
Подруги у моей жены
Не столь красивы, как важны.
Важны достоинством своим,
Скорее всего мнимым
И известным только им одним.
/Л-у/
Жена всегда мне говорила,
Что я пишу на тройку,
Пока ни прочитала Лесина стихи
Которые снесла тотчас же на помойку.
/С-е/
Походка легкая забыта.
О землю шаркают копыта.
Мечта одна - скорей в кровать.
И спать, и спать, и спать.
/М-е/
Несчастный критик, как не пыжься,
Не написать тебе роман,
Ведь дар писать нам свыше дан.
/К-/
Мелькнула мимо будто тень,
А мне за нею гнаться лень.
Прошло то время и запал,
Когда при виде нимф таких
Я в дрожь любви впадал.
/Л-е/
При яркой внешней оболочке
Внутри она была совсем пуста.
Браслеты, кольца и сережки…
А на поверку - пустота.
Лишь он, подобный херувиму,
Мог жить с сварливою женой.
Кто из мужчин, прогнувши спину,
Пробыл хотя бы день с такой каргой?
Ворчит с утра и по поводу и без,
Как будто ей под юбку бес залез.
Шипит, шпыняет, тычет в морду грязною тарелкой,
Потом на брюхе ходит с грелкой.
И притворяется усталой и больной.
И так за годом год, о, боги!
Что разве нет другой дороги?
Не лучше ль сразу от благ семейных отказаться
И с жизни образом подобным навсегда расстаться?!
Что такое Люся, это надо знать.
Мне ли недостойному ее портрет писать?
В гости на день едет, смотришь, год живет.
Не сказать, что у сердешной нет совсем забот.
Спит она до часу, а потом за стол,
Тут и начинается основной прикол.
Ест она лишь мясо, рыбу, винегрет,
Не откажется от дюжины увесистых котлет.
И сидит и трескает этот дефицит,
Искренне считая, что в моем бюджете полный профицит.
Так вот и несу я свой тяжелый крест,
С робкою надеждой - меня ж она не съест?
Синью неба брызнуло в детстве мне в глаза,
Кудри цвета золота у берез я осенью щедро себе взял.
Щеки цвета алого мне рассвет дарил,
Серпом желтым месяца травы луговые я во сне косил,
Росы их туманные долго жадно пил.
Родина любимая, славный отчий дом,
Память отпечатали на челе крутом.
Крылья рук взмахнули - и прощай родня!
Больше не увидите никогда меня!
Жизнь с судьбой забросили в дальний чужой край,
Не вернуть в прошлое, сколько ни мечтай.
Настали новы времена и вместо символа Советов-
Колхозницы с серпом и работяги с молотком
На пьедестал, оставшийся от них,
Банкира с кейсом и бандита c пистолетом водрузили.
Вокруг решеткой, чтобы не сперли, оградили,
Охранников наставили кругом,
Ведь надо же занять народ трудом!
Скульптура та недолго простояла,
Уперли темной ночью воры на металлолом.
Охранники перепились порою тою в лом.
Их осудили, условно дали год аж на двоих.
Заказчика и вовсе не искали,
Все знали, что скорей всего - банкир,
Тот самый, что на туманный Альбион свалил.
Россия-матушка! Когда начнешь ты жить своим умом?
Кого, о, Родина моя, не греешь только под своим крылом.
Всех проходимцев и мздоимцев, жлобов, авантюристов
И прочих всяческих подобных им артистов.
Создашь таким дельцам ты благодать,
А им все на тебя плевать,
Готовы высосать что нефть, что кровь.
И не дождаться ввек от них спасибо за предоставленный им кров.
Который век подряд все то, что на западе когда то было модно,
Правители страны к себе тащат.
И, начиная от Петра, и вплоть до Вовки
В цене всегда были не наши нитки да иголки.
Ну а народ? А что народ, все годы из него
Власть предержащие плетут веревки.
Хрусталь сосулек блещет с крыши
И с каждым днем все солнце выше.
Зима, за землю мерзлую сугробами цепляясь,
С седым морозом тайно сговорясь,
Красе-весне навстречу бросили метели.
Напрасно! Звенят повсюду вешние капели.
Нет, не бывать зиме в апреле!
Богам, чертям, судьбе и року
Не верил, и не буду верить я.
Лишь здравый смысл
Мне был всегда пророком,
Поверьте на слово, друзья!
Не забивайте голову вы вздором,
Не верьте лживым болтунам,
С достоинством и счастье и невзгоды принимайте.
И не покроет вас молва позором
И не судить вас бездарям и ворам.
Старайтесь выше быть хулы и похвалы.
Завистливой и падкой до всего толпы.
/На стихи, написанные кем-то в районной больнице и вывешенные на двери палаты/.
Доморощенных поэтов
По России - пруд пруди.
Кое-кто из них с приветом,
Критик к ним не подходи!
Все они считают,
Что им Пушкин - младший брат.
Кто же их стихи читает,
Тот тому совсем не рад.
Вы б не портили бумагу
И не тратили чернил.
Потому как видно сразу -
Рукой вашей черт водил!
/декабрь 2006/
Зима. Больница. Ночь. Не спится. За окном снег сыплет с неба целую неделю. Лохматых сосен лапы укрыты сугробов серебром. И полная луна лишь изредка, сквозь тучи и переплет окон, печальный свет струит на тумбочку, на пол, на одеяло, на очертанье рук на нем. И тишина вокруг кровь леденит. Но... чу! Залаяла собака вдалеке, за ней в ответ другая, в коридоре половица заскрипела, за стенкой кто-то застонал во сне. И снова все затихло. Страшно, холодно, тоскливо. Скорей бы утро! Звук шагов и разговор людей. Скорей, скорей! От черных дум и мыслей отвлеченье, и сердцу и уму все облегченье - когда вокруг живых людей движенье.
Давным-давно, лет ...дцать тому назад,
Когда я первые стихи писал,
То в крае нашем один поэт районного масштаба
На небосклоне местном обитал.
Судьею беспристрастным для начинающих юнцов считался.
И мне мои коллеги заявили-
Коль буду признан им за своего,
То буду признан в том же качестве и ими.
Взял дюжину своих стихов,
Добавил в них для хохмы еще три-
Малоизвестных, из Пушкина, Есенина и Блока.
И все на стол пииту водрузил.
И попросил, чтоб поскорее
Он отзыв свой о них провозгласил.
Судья очки поправил на носу
И стал знакомиться с моим твореньем.
Прочел одно, другое, третье,
Небрежно в сторону все отодвинул
И лишь одно к себе придвинул.
Сказал, что поработать надо мне еще над ним,
А остальное все - мура.
Я посмотрел, о чудо!
Мой стих почел он лучшим!
Отсюда вывод - гений я!
Куда там троице поэтов до меня!
Вы верите такому приговору?
Я лично нет и вам советую не верить судие такому!
/По мотивам русских старинных романсов/
Снишься мне ты в подвенечном наряде,
Будто летим мы на тройке стремглав,
К дальнему лесу, заснеженным полем,
Месяц несется нам птицей вослед.
Золотом звезды на небе мерцают,
Страстью и негою полон твой взор.
Что нас с тобой впереди ожидает:
Счастье ли? Вера? Надежда? Любовь?
Кто это знает.
Книгу судьбы нам читать не дано!
Только лишь иней серебряный тает
На щеках румяных лица твоего.
Без иконы в углу, без царя в голове,
Полупьяный мужик в обнищалом дворе.
Покосилась изба, прогнили все полы,
Нетопленая печь, год как нету жены.
Разбежались сыны по далеким краям.
Что же делать отцу?
Хоть и пить не к лицу,
А как раз заглянул он бутылке на дно,
Так и смотрит туда, как коза в огород,
Где капусты кочан аппетитный растет.
Под горою погост, за горою кабак.
Рано вниз нам пока,
Но не все за горой танцевать гопака.
А лукавый смущает - пойдем за гору!
И потом незаметно для всех,
В полупьяном бреду, я тебя под гору
Потихоньку сведу.
Луна равнодушно со свода небес
Взирает на землю, на сумрачный лес.
Ей безразличны людские деянья,
Наша ничтожная жизнь и страданья.
Тысячи лет все одна и одна
И как всегда холодна, холодна...
Мелькнула мимо будто тень,
А мне за нею гнаться лень.
Прошли те годы и запал,
Когда при виде нимф таких
Я в дрожь любви впадал.
При яркой внешней оболочке
Внутри она была совсем пуста.
Браслеты, кольца и сережки...
А на поверку - пустота.
"Русалка-берегиня" (Элегия)
Уж много лет тому прошло,
Травой, быльем все поросло,
Но вспоминает иногда
Один старик, что было с ним тогда.
В то время был он молодым,
Красивым, сильным, не седым.
С компанией таких же молодцов
Казал себя он не последним удальцом.
Когда играла в нем шальная кровь,
Когда ждало все в нем любовь,
Толпой беспечной, с громкой песней
Полдюжины богатырей,
Один другого все милей
В дубраву ту, что у реки
Спустилися, да так,
Что вмиг в округе разбежались рыбаки.
В то время солнце уж клонилось долу,
Вода журчала в тихих берегах,
Камыш шумел и птиц веселый гомон
Уж утихал и ветер теплый навевал
В таких же теплых сумерках ночную дрему.
Ватага быстро обнажилась и бросилась в речную воду,
Чтобы тела хотя б немного освежить.
И вот уж солнце закатилось,
Луна на синем бархате небес
Во всю свою красу вдруг засияла,
Ее дорожка на воду, дрожа, упала.
И тотчас незаметно в волнах серебра
Из омута речного русалка берегиня
Неслышно к плесу приплыла.
Ее прекрасное лицо коса волною обрамляла,
А брови черные глаза-бездонные озера окружали.
Рукою белой стайку пескарей
Она прогнала поскорей,
Чтоб видеть лучше было ей людей.
Столь далеко заплывшего пловца,
Красавца молодца и удальца.
Что колокольца звон раздался ее смех,
Но это было только для него, а не для всех.
Пловец на девушку, пред ним возникшую вдруг ниоткуда,
С восторгом смотрит и без осторожности плывет,
На самую стремнину вод в водоворот.
Догнать красавицу пытаясь,
Все больше этой целью увлекаясь.
Она ж, игриво перед ним нырнув,
На дно неспешно опустилась
И там, в илу, среди ракушек и трав стеблей тихонько притаилась.
Пловец одной рукою стан обняв русалки,
Другой лаская грудь тугую, уж забываться стал,
Но тут внезапно он от чар очнулся,
И от красы девичьей отвернулся.
Свой взор вверх устремил, увидел свет луны чрез толщу вод
И оттолкнувшись ото дна, наверх стремительно плывет.
Друзья пловца его уж беспокойно долго окликали.
Встревожено к нему подплыли,
Под руки цепко ухватили,
На брег реки влекут и, бросив на песок,
На грудь пловца руками сильно давят.
Наотмашь хлещут по щекам, приводят в чувство.
Непонимающе пловец на них глядит, невнятно шепчет:
"Где она?"
"Да кто ж она?"
"Красавица-девица, та, на которую взглянув,
Без памяти и до смерти нельзя было бы не влюбиться!"
Переглянувшись меж собой, друзья ему сказали:
"Должно пригрезилось тебе, нет никого в округе!"
Поверил молодец, иль нет, но с губ его не прозвучал ответ.
С тех пор наш удалец компании друзей стал сторониться.
Нет, он не стал, как думали вокруг, гордиться.
Все больше в одиночестве на берег той реки он приходил,
И до темна сидел, гладь вод оглядывая взором.
Не нарушал ее покой ни всплеск, ни смех девичий.
Но не забыл наш молодец красы, что увидал однажды,
И образ той, которую не смог увидеть дважды…
/про 1953 год/
На площади в центре поселка
Срубили из бревен навес.
Раз пять на полуторке дядьки
Гоняли за соснами в лес.
Столы сколотили из досок.
На них разложили нехитрый товар
Десятка два баб из соседней деревни,
Их там я когда то видал.
Крестьяне с мешками махорки
Торгуют взамен папирос.
Мой батя подходит к знакомым,
Берет по щепотке табак.
Свернет из газеты цыбарку,
Затянется дымом сердитым,
Аж слезы катятся из глаз.
В конце этого рынка
Сидит на земле инвалид.
С ним рядом коляске стоит.
Сынишка его малолетка,
Опершись на столб деревянный,
Совсем не по детски
Куда то в сторонку глядит.
Коляска не сына, батяни,
Куда же ему без нее и без ног?
У батьки на груди семь медалей
И ордена два или три.
Да пенсию малую дали,
Как хочешь, крутись и живи.
Он рад бы пойти на работу,
Да нет у сердешного ног.
Жену, что оставила сына,
И ту удержать он не смог.
Напьется бедняга на деньги,
Что дала советская власть,
И бьет кулаком себя в грудь.
А в пьяных глазах ветерана
За сына тревога и грусть.
Ментов воронок подлетает
И тащат пьянчужку в отдел.
Сынишка отца не пускает,
Кричит на лягавых и их кулачонками бьет.
Да где там мальцу-малолетке
На власти управу найти.
И будет босым и голодным
До вечера ждать он отца.
Пока протокол там оформят
И в шею турнут молодца.
Пройдет еще год, может больше.
Сопьется батяня, чего уже там.
Его закопают, присыпят могильным холмом,
Поставят звезду в изголовье,
Три раза винтовки салютом пальнут,
А сына отправят в приют.
Он будет волчонок-волчонком,
Родился в военном году.
Лихая судьба, да невзгоды
Достались в наследство ему.
И бог не помощник такому.
Таким бедолагам прямая дорога в тюрьму.
По ссылкам и зонам Сибири
В тайге он валить будет лес.
А в тридцать годков ни зубов, ни здоровья,
И вовсе уже не жилец.
Таких заключенных задолго
Известен печальный конец…